29 января 2003 г. в 16 часов в Художественной галерее города Сургута (Магистральная, 34) Тюменской области художник Сергей Бочаров открыл свою 4-ую выставку в Сибири. Выставка продлится до 1 марта

В составе сибирских выставок экспонируется портрет Владимира Высоцкого, единственный его прижизненный портрет, выполненный в технике масляной живописи. В истории создания портрета интересно представляются личности и В. Высоцкого, и С. Бочарова.

2003-ий год объявлен годом Владимира Высоцкого, который занял в жизни и творчестве Сергея Бочарова ощутимое место. Вот как об этом рассказывает сам художник:

<Я еще в Сибири, будучи пацаном, очень любил его записи, коллекционировал его песни. Фантастически любил. Я никого не знал в то время из модных поэтов. Никаких Рождественских, Вознесенских, Окуджав, — нет. Мы в Сибири знали только песни Владимира Высоцкого. Я даже делал такие вещи: вывешивал на фронтон избы динамик и для всей деревни крутил песни Высоцкого. Я считал, что должны все знать столь уникального человека. И с того самого времени мечтал написать его портрет. Все никак не получалось. Но когда уже в Москве я учился во ВГИКе, я решил любыми путями с ним познакомиться. Постоянно на его концертах и спектаклях подходил, с ним говорил. Он воспринимал меня, как какого-то наивного поклонника, желающего написать его портрет, и был согласен, но не находил времени. Я-то был нацелен на серьезную работу, на большой портрет с натуры, я всегда с натуры пишу.

В конце концов я, видимо, уловил тот момент, когда он был одинок очень, и он согласился позировать. Я в то время снимал комнату в Москве, и в эту комнату его мог пригласить позировать, потому что портрет большой и надо было с мольберта писать. Я в эту комнату его постоянно затаскивал и писал несколько сеансов подолгу с натуры, все время разговаривая с ним. Когда я его написал сеансов пять, он сказал, что первый раз пишут с него такой портрет. Обычно художники делали рисунки, этюды, не более. А здесь он удивился. Я же работаю в технике старых мастеров, его это тоже потрясло. Такая серьезная техника, скрупулезная работа, и он как-то вдохновился этим, охотно позировал.
Самое главное, всегда, когда я пишу портрет, я разговариваю с человеком, чтобы понять его и чтобы он был полностью раскован. Это все было на улице Кедрова, в доме, где я снимал комнату на третьем этаже в коммунальной квартире. Он приходил с гитарой и пел одну и ту же песню на протяжении всей работы над портретом: "Натопи ты мне баньку..." Я эту песню знал, но не слышал в таком варианте пения. Он сначала пел ее, пел, а потом минут двадцать повторял одно и тоже слово "не топи...". И громко, очень громко. Я часто не понимал его состояния. Начал портрет за полгода, ну чуть больше, до его смерти. А был портрет в работе до февраля 1980 года. Было порядка 15-ти сеансов. Зимой я еще его писал. Потом он уехал в Париж. И все. Потом я узнал, что он умер. Я картину не довел до конца, как хотел, но в принципе серьезно проработал сам портрет. Но гитару не написал тогда с натуры. Капитально, как надо. И руки не были дописаны. Руки и гитару я дописывал по фотографиям.
И во время разговоров с ним я пытался тему разговора воплотить в картине. То есть все, что он рассказывал о своей жизни, я хотел проиллюстрировать и в портрете выявить смысл его жизни. Когда я его писал, меня не покидало чувство, что это не лицо, а какой-то сгусток нервов. Перекрученных узлами. И эти нервы все были так обнажены, что невозможно цельный образ лица было увидеть. Мимика постоянно меняющаяся. Когда он без мимики, он не узнаваем. Но это редко. А когда мимика — надо было ее уловить в главном. Уже после смерти я узнал, что он в этот период принимал наркотики. И это, действительно, прослеживалось на лице. Любой художник-портретист заметит нервность лица. Я наблюдал в натуре, как что-то в нем постоянно дергается. Я-то раньше вообще никогда не сталкивался с наркоманами, не знал, как это сказывается на лице. Я еще удивлялся, что он не пьяный, но странный. От него не разило, но какая-то неадекватность была.
Даже моя соседка по коммунальной квартире, Раиса Ивановна, как-то налетела на него с тряпкой. Мы закончили сеанс, он громко пел эту песню "Затопи ты мне баньку..." и потом полчаса подряд кричал "не топи, не топи...", и она как раз мыла полы в коридоре. Мы выходим, и она его половой мокрой тряпкой начала бить по лицу. Я руку подставил, защищая Высоцкого, а она била его и кричала: "Если ты эту пьянь еще приведешь, я его с лестницы сброшу". Она была буфетчицей. Я ей кричал: "Да вы знаете, кого бьете? Это же великий актер, композитор, музыкант, певец, поэт Владимир Высоцкий".
А Раиса Ивановна в ответ: "Мне наплевать, что великий. Вижу, что пьянь..." Мы еле вырвались из квартиры. Я его провожал с третьего этажа вниз после такого скандала. Мы потом смеялись с ним. Я говорю: "Ну теперь Раиса Ивановна будет гордиться тем, что она била половой тряпкой самого Высоцкого".
Я не был связан с его театральными и киношными кругами. Не знал поэтов. И поэтому не мог подойти ни к Вознесенскому, ни к Евтушенко с просьбой помочь опубликовать его стихи. А он мне постоянно говорил, как мечтает об этом. Он был ущемлен тем, что его никто не хочет печатать. Не от страха, не от цензуры, — все его песни: и военные, и спортивные, и юмористические — проходили ту же цензуру, но все друзья-поэты в упор его не видели.

А еще он мечтал получить звание лауреата премии Ленинского комсомола. С этим я обращался не один раз к влиятельным людям, и без толку. Расскажу две истории. На одной известной выставке картин, где были выставлены и мои работы, я встретился с министром культуры России Мелентьевым. Ему очень понравились мои работы. Он захотел познакомиться с автором. Я подошел, меня представили такому большому, объемному человеку. А на выставке ходила комиссия художников, которая отбирала картины на продажу, в основном из своего круга, одних и тех же. Прорваться в этот круг было почти невозможно. Так было на всех крупных выставках. А это была российская выставка "По родной стране". И вдруг Юрий Мелентьев, все-таки министр культуры России, говорит: "А мне нравится Сергей Бочаров". Художники из комиссии ему: "Да вы знаете, он еще молодой..." К счастью, Мелентьев устоял и настоял, чтобы мою картину купили. Это была первая картина, которая была куплена у меня в Москве (сибирский пейзаж, деревенский мост через реку). Вот Мелентьев и пожелал познакомиться со мной. А я в это время уже писал портрет Владимира Высоцкого. Я ему говорю: "Вы знаете, я сейчас пишу портрет Владимира Семеновича Высоцкого. Он настолько в моем представлении с детства и с юности гениальный мастер. И так считают по всей России, и в деревнях, и в поселках, где никто не слышал ни про Ахмадулину, ни про Евтушенко. А вот его мы знаем как гениального певца и поэта. Нельзя ли как-нибудь сделать, чтобы его стихи напечатали? Чтобы дали звание лауреата премии Ленинского комсомола?" Юрий Мелентьев мне отвечает: "Я его очень люблю, у меня все его песни есть". Я точно сейчас не могу сказать, но, по-моему, он назвал около ста кассет с записями. Эта цифра, помню, потрясла меня. Мы-то в глубинке знали ну песен тридцать-пятьдесят, а он говорит: "у меня сто кассет его песен". Я удивился, что министр культуры коллекционирует песни Владимира Высоцкого. Обычно о таких высоких чиновниках рассказывали, что они буки, серые люди, любители казенщины. Юрий Мелентьев мне понравился, я потом еще с ним встречался. Интересный, мыслящий человек, и по-настоящему любящий русскую культуру. Я, узнав, что он коллекционирует песни Высоцкого, продолжил: "Мне говорили, что стараются и Белла Ахмадулина, и Роберт Рождественский, и Андрей Вознесенский пробить его книгу стихов, и никак не удается".
Юрий Мелентьев мне отвечает: "Если бы они хотя бы раз по-настоящему захотели издать стихи Высоцкого, у них бы все получилось. Они же вхожи во все кабинеты. Одно их заявление — и стихи Высоцкого вышли бы без проблем. А если бы Юрий Любимов по-настоящему поборолся за присуждение премии или звания, а без борьбы такого не бывает, желающих всегда много, то, думаю, тоже ему бы удалось".
Меня это удивило. На очередном сеансе портретирования, сказал об этом разговоре Владимиру Семеновичу. Он как бы промолчал, но, как я понял, он эту мнимость дружбы с тогдашней литературной элитой начал понимать. Мне кажется, они просто ему завидовали, его народной славе.
Юрий Мелентьев еще сказал мне, что был такой случай, когда решили дать Высоцкому возможность напечатать стихи, но эти именитые друзья заявили, что Высоцкий — дворовой художник, певец-самоучка без культуры писания и так далее. Это Мелентьев рассказывал в присутствии многих людей. Меня это поразило. Я написал его поющим, на темном фоне и в одежде Гамлета.

Почему? — Как-то я признался Владимиру Семеновичу, что в восторге от его песен, но, по игре в фильмах, не вижу в нем, как в актере, ничего выдающегося. Какая-то искусственность. А я все-таки в это время во ВГИКе учился, много хороших фильмов смотрел, актеров великих. Он как-то даже внешне не обиделся, но дал мне с женой билеты на "Гамлета". Мы пришли, видим, что он на гитаре играет, я подумал, что в театре он такой же, как в кино.
Но когда я посмотрел спектакль, когда увидел его Гамлета, я был потрясен. В спектакле он меня поразил. Я изменил о нем мнение как об актере. Хотя в кино до сих пор стиль его игры мне не нравится. Неорганично все; как ни парадоксально, но я не вижу в нем киноактера, он театрален во всем. Есть же театральные актеры, и великие, которые были бы смешны в кино со своей декламацией.
Так вот, в театре Высоцкий выше всяких похвал. Я и попытался в портрете передать состояние актера, вошедшего в образ Гамлета. А уже позднее, после его трагедии, осознав, как ему мешали многие его якобы друзья, я изобразил удавку на шее, и с двух сторон эту удавку затягивают те, кто нынче клянется, что всю жизнь ему помогали. Они этот узел постепенно затянули до конца. Я считаю, что они приложили много усилий для его гибели. Они унижали его, не считали ровней себе.>

Владимир Высоцкий и его демоны

Так названа картина. Сам Высоцкий засвидетельствовал портрет отпечатком своего пальца. Бард был доволен и сделал щедрый жест, заплатив за работу художника вдвойне от скромной цены, назначенной художником. После смерти Высоцкого портрет оказался у его жены. В 1994 году художник, будучи в Италии, случайно прочел в газете объявление о продаже с аукциона в предместье Парижа<портрета Владимира Высоцкого кисти Сергея Бочарова>. Художник выкупил свою же работу за цену, которая многократно превышала и авторскую, и начальную аукциона, чтобы вернуть портрет в Россию и показывать Вам, дорогие соотечественники.
Портрет весьма необычно представляет внутренний мир и окружающую среду поэта. На картине Владимир Высоцкий с гитарой и с удавкой на шее, которую с двух сторон, из темноты затягивают всем нам известные деятели культуры Дементьев, Евтушенко, Вознесенский, Рождественский, Окуджава, Любимов, Ахмадулина и Рязанов (они просматриваются при определенном освещении).
Высоцкий придавал особое значение своему творчеству в поэзии и, имея широкое всенародное признание как бард и актер, глубоко переживал, что его стихи, фактически, не имеют признания коллег. Подтверждением такого признания он считал, например, прием в Союз писателей. Некоторые известные поэты в глаза говорили ему одно, а за спиной действовали против. Издание стихов не допустили. Выходу его дисков препятствовали. Но зато у гроба поэта многие из них представлялись его друзьями, списывая свою травлю на партийных деятелей. Так что Высоцкого травили при жизни не столько власти, сколько, в основном,<близкие друзья>. Все это, а также состояние поэта, и попытался отобразить художник правды Сергей Бочаров.
Часть из перечисленных<друзей>предъявила художнику иск через суд, якобы за клевету. Художник представил суду копии протоколов, в которых указанными лицами была засвидетельствована их официальная оценка творчества Владимира Высоцкого. Суд иск отклонил, потому что правду засудить трудно, если ее умеют защищать.

В. Сидоров